О выставке
Камерная по составу, выставка известного московского скульптора Г.Франгуляна раскрывает зрителю неохватную вселенную художника. Это в каком-то смысле проекция особой «архитектоники» его работ: в сокровенности карандашных рисунков, интимности бронзовых барельефов, витальности станковой пластики из дерева, мрамора и бронзы и материальности живописи в смешанной технике открываются огромные исторические и эмоциональные пространства.
«Из всех видов искусства скульптура более чем другие тяготеет к вечным ценностям», — говорит Георгий Франгулян, умеющий, однако, найти для «вечных ценностей» выразительный язык адекватный своей эпохе. Исключительно пластическими приемами – расщепляя привычную «античность» скульптурных силуэтов, непредсказуемо взрезая знакомые линии и поверхности, повергая в тягучие метаморфозы вертикали и горизонтали, уводя от «благополучия» графические контуры, фрагментируя и собирая заново предметный мир, — он высвобождает разноречивую чувственность человека родом из XX века, его интеллектуальные и духовные блуждания в поисках гармонии с суетным миром.
Мотив обнаженности — излюбленный в творчестве художника. Причем телесность прорывается не только в области изображаемого — автор практически не работает с прямой фигуративностью, уводя развитие формы от реальных объектов к бытованию абстракции в объеме, — но и в самом материале. К барельефам, издали напоминающим чеканку, хочется прикоснуться, а в скульптурных фрагментах ощущается мерный ритм единения мужчины и женщины. Однако, не обусловленное, как в классическом искусстве, внешними факторами: памятью мифа или требованиями религии, правилами ритуала или укладом быта, нормами морали или социальными табу, эротическое переживание у Франгуляна становится объектом самостоятельного эстетического созерцания. Его цель не в возбуждении страсти, не в колебании сознания, но в безоценочном постижении жизненных начал — темпераментно-монолитного мужского и утонченно-ломкого женского.
Характерная для модернистского искусства кажущаяся незавершенность, «эскизность» работ, здесь — это способ вовлечения зрителя в диалог с произведением, с историей, с рукотворной жизнью, не искусственной, но искусной. И зримо, и на уровне едва уловимых впечатлений это особенно проявляется в монументальных работах, установленных в разных городах мира, по которым скульптора знает широкая публика. В памятнике императрице Елизавете Петровне в Балтийске прочитываются традиции парадного портрета; в пластике пушкинского образа в Брюсселе, кажется, уловлено движение гусиного пера по бумаге; в пространственной «распластанности» «Окуджавы» на Старом Арбате отразились лиризм и безыскусственность 1960-х; а благодаря композиционному решению памятника Иосифу Бродскому на Новинском бульваре метко схвачен тонкий индивидуализм поэта.